СТРАШНАЯ БАЛЛАДА

ПОСВЯЩАЕТСЯ НЕЗАБВЕННОЙ СВЕТКЕ ЗАВЬЯЛОВОЙ

В некотором царстве-государстве
Сильно обижал честных людей
Злой разбойник редкого коварства -
Вовсе натуральнейший злодей.
Но поймали злыдня. Безотрадно
Закатилась, знать, его звезда.
Сам король, Гаврилло кровожадный
Был главой сурового суда.
Повелел придумать казнь такую,
Чтобы страх нагнать на весь народ,
Чтобы знал преступник - чем рискует,
Коль на злодеяние пойдет.
Говорят советники: пустое.
Казнь придумать - трижды наплевать.
Знамо дело, дыбы он достоин,
А потом велим четвертовать.
А не так - изжарим в постном масле,
А не то - распялим на бревне.
Чай у нас палач - такой уж мастер…
Но сказал тогда Гаврилло: «Нет!
Казнь придумать надобно такую,
Чтобы страшно стало самому.
Поглядите, как злодей ликует,
Ваши муки - семечки ему».
Встал тогда библиотекарь с места,
На других он смотрит с торжеством.
Сборник сахалинской поэтессы
Где-то отыскался у него.
Рек он: «Сборник сей сильнее пули
И надежней даже, чем кинжал.
Три министра от него свихнулись,
А четвертый в Индию сбежал.

Пишет - лишь теперь живет со вкусом
И свободен от кошмарных дум,
Потому - кругом одни индусы,
Что по-сахалински - ни бум-бум.»
Так сказал. И на алтарь судейский
Книгу эту положил. И вот
Кончился тогда покой злодейский,
Кинуло бандита в смертный пот.
И повелевает суд суровый,
Чтобы злыдню с самого утра
Сборник сей читать за словом слово
Каждый день,
Часа по полтора.
Зрители в суде рыдали в голос,
От волненья что-то лепеча.
И вздымался дыбом редкий волос
На седой макушке палача.
Молит он коленопреклоненно -
Казнь такая, мол, не по руке.
А его помощники с поклоном
Лбами бьют в изысканный паркет
- Прикажи, сдерем с живого кожу,
или в глотку олова нальем.
А такого совершить не можем,
Чай людьми зовемся - не зверьем.
Оборвал их всех Гаврилло: «Ладно!
Повелели -
выполнить изволь!»
Да,
не зря был прозван кровожадным
Этот несознательный король.

СТРАШНАЯ БАЛЛАДА ПОСВЯЩАЕТСЯ НЕЗАБВЕННОЙ СВЕТКЕ ЗАВЬЯЛОВОЙ
	В некотором царстве-государстве Сильно обижал честных людей Злой разбойник редкого коварства - Вовсе натуральнейший злодей. Но поймали злыдня. Безотрадно Закатилась, знать, его звезда. Сам король, Гаврилло кровожадный Был главой сурового суда. Повелел придумать казнь такую, Чтобы страх нагнать на весь народ, Чтобы знал преступник - чем рискует, Коль на злодеяние пойдет. Говорят советники: пустое. Казнь придумать - трижды наплевать. Знамо дело, дыбы он достоин, А потом велим четвертовать. А не так - изжарим в постном масле, А не то - распялим на бревне. Чай у нас палач - такой уж мастер… Но сказал тогда Гаврилло: «Нет! Казнь придумать надобно такую, Чтобы страшно стало самому. Поглядите, как злодей ликует, Ваши муки - семечки ему». Встал тогда библиотекарь с места, На других он смотрит с торжеством. Сборник сахалинской поэтессы Где-то отыскался у него. Рек он: «Сборник сей сильнее пули И надежней даже, чем кинжал. Три министра от него свихнулись, А четвертый в Индию сбежал.
		Пишет - лишь теперь живет со вкусом И свободен от кошмарных дум, Потому - кругом одни индусы, Что по-сахалински - ни бум-бум.» Так сказал. И на алтарь судейский Книгу эту положил. И вот Кончился тогда покой злодейский, Кинуло бандита в смертный пот. И повелевает суд суровый, Чтобы злыдню с самого утра Сборник сей читать за словом слово Каждый день, Часа по полтора. Зрители в суде рыдали в голос, От волненья что-то лепеча. И вздымался дыбом редкий волос На седой макушке палача. Молит он коленопреклоненно - Казнь такая, мол, не по руке. А его помощники с поклоном Лбами бьют в изысканный паркет - Прикажи, сдерем с живого кожу, или в глотку олова нальем. А такого совершить не можем, Чай людьми зовемся - не зверьем. Оборвал их всех Гаврилло: «Ладно! Повелели - выполнить изволь!» Да, не зря был прозван кровожадным Этот несознательный король.