Вероника решает умереть
Гениальный Микеланджело как-то пококетничал, отвечая на настырный вопрос: как, мол, удается вам творить такую красоту? Гений заметил, скромно потупив глаза, что скульптором быть очень просто. Надо взять глыбу камня и попросту отсечь от нее все лишнее.
Но эта фраза вспомнилась мне позднее. А, отправляясь в Дом офицеров на премьерный показ спектакля «Вероника решает умереть», я вовсе не предполагал - с чем придется столкнуться. Нет, сахалинка Лилия Шурыгина, поставившая спектакль, конечно уже давно зарекомендовала себя на нашем острове как одаренный и неординарный режиссер. Но все-таки Паоло Коэльо - автор одноименной повести, с которой она работала - на мой взгляд, для театра чересчур сложен. Он, как бы это сказать, очень уж многословен и к тому же немного формалистичен. И под грубой дерюгой авторских толкований, разжевывающих ту или иную ситуацию, лично мне очень сложно бывало разглядеть ту прозрачную и нежную суть, которая составляет сердцевину творчества модного сегодня для России бразильского писателя.
ИГРАЕМ ЖИЗНЬЮ ЛИШЬ НА СЦЕНЕ
Но оказалось - Лилия Шурыгина сумела поступить точно в соответствии с инструкциями великого Буонарроти. Все лишнее - авторское неуклюжее многословие - она решительно отсекла недрогнувшей рукой. Ведь готовой инсценировки не было. Была только повесть, привлекшая ее профессиональное внимание. И вот она, повесть эта, освободившись от оберток авторских толкований, вдруг засияла с совершенно невиданной силой. Обнажилась главная идея произведения: нельзя впустую играть жизнью, пусть даже и своей. И хотя, бесспорно, человек хозяин своей судьбы, но жизнь дана ему вовсе не для того, чтобы он сам ее у себя отнимал. Эта идея прошла сквозь все действие буквально красной нитью, как любили говаривать в советское время,
Фабула пьесы довольно проста. Главная героиня Вероника, ее сыграла Валентина Шурыгина, с которой южносахалинцы могли познакомиться в прошлом году на спектакле «Черная невеста» по пьесе Жана Ануя. Так вот, Вероника, как честно сообщил автор в заглавии повести, решила умереть. Не от несчастной любви, не с горя - просто от скуки. Скука - самая страшная беда молодого поколения, вырастающего в относительном достатке. Но Веронику глотание таблеток приводит в психиатрическую лечебницу, куда - и это общемировая практика - попадают, как правило, все неудачники-самоубийцы.
И вот здесь-то героиня, наконец, ощущает тягу к жизни, начинает осознавать - в чем ее главный смысл. И лечащий доктор этому виной, да и сумасшедшие - люди, которые могут посоветовать много полезного и нестандартного.
Вот вкратце вроде бы так. Но это, повторюсь, всего лишь фабула - то есть краткое содержание. И если его пересказывать - получается довольно скучновато.
ЯЗЫК МОЛЧАНИЯ
Возможно поэтому в первые же минуты действия я испытал шок. Настолько неожиданным для меня оказалось то, что я увидел. Я и до сих пор затрудняюсь определить стиль и метод постановки. Модерн? Постмодернизм? Не знаю. Во всяком случае, спектакль предельно синкретичен. Это не драма, не комедия. Это не пантомима и не танец. Это не театр теней, хотя сценические тени местами очень даже доминируют. Это все сразу и вместе - синтез многих театральных языков, сфокусированный на сознательно зауженном пространстве сцены. Но во всем этом вербальный язык авторского текста часто вторичен. В полиязыковом пространстве сцены сливается множество наречий царства Мельпомены. Язык жеста, язык света, язык молчания - как ни парадоксально это звучит. Вот появляется главный герой Эдуард (артист Анатолий Горючкин). В стилизованном больничном халате он молча, прихрамывая, проходит к порталу и присаживается там, застывая надолго живой скульптурой. Он долго ничего не говорит и даже не двигается. Но его присутствие осязаемо - оно вливается в ряд происходящих событий, и тревожный язык молчания в рамках мелодического контрапункта равноправно входит в полиязыковый хор сценического действия.
Автономная некоммерческая организация «Международная творческая лаборатория "Нэртис+TV", которой руководит Лилия Шурыгина - есть театр любительский. Артисты занимались репетициями, отрывая для этого время у семей, лишаясь отдыха после основной работы. Но поразительно - на сцене все они выглядят вполне профессионально. Бесспорно, ребята талантливы и очень старались. Но мне думается, немало успеху поспособствовало и наитие режиссера, выбравшего для своей постановки полиязыковый синкретизм образов. Каждый задает тон в том языковом поле, где он сильнее всего. Вот очаровательная Зедка (ее играет артистка Марина Сорокина). Ее главный язык - язык телодвижений. Беззаботная, радующаяся жизни, она передвигается по сцене так, что не вслушиваешься в слова - они не главные. То пританцовывая, то подпрыгивая, то отступая в панике она рассказывает нам все, что хотела рассказать и даже больше. А простой пациент клиники (артист Виталий Петроняк) внезапно ведет с нами разговор блестящим языком танца. Ну а когда он берется за роль гуру в кружке дервишей - главным языком для всех становится пантомима. И все, что хотят сказать режиссер и артисты, мы прекрасно понимаем практически без слов. А вот в вербальном (речевом) языке кому и быть главным, как не доктору этого заведения (артист Сергей Макаров). Правда в этом вавилонском смешении языков ему выпадает самая незавидная роль - человеческая речь для нас, зрителей, чересчур обыденна, мы и так к ней привыкли.
БОГАТСТВО ОТ БЕДНОСТИ
Надо сказать, у любителя всегда есть ряд преимуществ перед профессионалом. Сужу по себе. К примеру, внештатником в молодости я мог месяц мусолить понравившуюся мне тему, собирать крупинки информации, шлифовать каждую фразу. А с тех пор как стал профессионалом, вынужден давать несколько материалов в неделю и далеко не всегда - на интересующие меня темы. Примерно то же и в любой профессии. Режиссеру (не любителю, а руководителю любительского театра) пожалуй, сложнее иных - уж очень разительно отличается материальная база театров, качественная подготовка актеров. Но зато и преимущества тоже есть. Во-первых, можно ставить что хочется, к чему душа лежит. К слову сказать, тот же Жан Ануй никогда не звучал на Сахалине с профессиональных подмостков, а уж о Коэльо и подумать никто не мог. Во вторых, актеры хоть менее подготовлены, заняты работой и семьей, но зато влияние режиссера на них куда сильней. Ведь в профессиональном театре стоит артисту получить профессиональное признание, как режиссеру с восходящей звездой становится работать все труднее и труднее. А постановщик - как скульптор: много ли сотворишь из непослушного тебе материала.
Ну и, наконец, самое главное: бедность материальных средств заставляет каждый раз применять всю богатую палитру творческих средств и профессиональных навыков, какими владеет режиссер. Ведь это, хоть и творческая, но профессия. И строитель при отсутствии кирпича ставит фанерную перегородку, декорируя ее под мрамор. И режиссер при отсутствии нужного типажа, скажем, должен уметь сделать так, чтобы никто и не догадался о терзающих его проблемах. Слава богу, знаний и профессионализма Лилии Шурыгиной не занимать. Как в творческом замысле, так и в технических деталях она давно на высоте. Чего стоит, хотя бы прием черной трапеции. На нее становится Зедка, с которой провели сеанс электрошоковой терапии. И вся в белом на фоне черного задника парит над сценой. И даже не очень важно, что она там говорит во время своего полета. Потому что здесь доминирует очередной особый диалект языка движений.
Так что спектакль состоялся. И не просто состоялся. Работа творческой лаборатории "Нэртис+TV" уверенно стала в один ряд со значительными событиями сахалинской сцены последних лет.
Но эта фраза вспомнилась мне позднее. А, отправляясь в Дом офицеров на премьерный показ спектакля «Вероника решает умереть», я вовсе не предполагал - с чем придется столкнуться. Нет, сахалинка Лилия Шурыгина, поставившая спектакль, конечно уже давно зарекомендовала себя на нашем острове как одаренный и неординарный режиссер. Но все-таки Паоло Коэльо - автор одноименной повести, с которой она работала - на мой взгляд, для театра чересчур сложен. Он, как бы это сказать, очень уж многословен и к тому же немного формалистичен. И под грубой дерюгой авторских толкований, разжевывающих ту или иную ситуацию, лично мне очень сложно бывало разглядеть ту прозрачную и нежную суть, которая составляет сердцевину творчества модного сегодня для России бразильского писателя.
ИГРАЕМ ЖИЗНЬЮ ЛИШЬ НА СЦЕНЕ
Но оказалось - Лилия Шурыгина сумела поступить точно в соответствии с инструкциями великого Буонарроти. Все лишнее - авторское неуклюжее многословие - она решительно отсекла недрогнувшей рукой. Ведь готовой инсценировки не было. Была только повесть, привлекшая ее профессиональное внимание. И вот она, повесть эта, освободившись от оберток авторских толкований, вдруг засияла с совершенно невиданной силой. Обнажилась главная идея произведения: нельзя впустую играть жизнью, пусть даже и своей. И хотя, бесспорно, человек хозяин своей судьбы, но жизнь дана ему вовсе не для того, чтобы он сам ее у себя отнимал. Эта идея прошла сквозь все действие буквально красной нитью, как любили говаривать в советское время,
Фабула пьесы довольно проста. Главная героиня Вероника, ее сыграла Валентина Шурыгина, с которой южносахалинцы могли познакомиться в прошлом году на спектакле «Черная невеста» по пьесе Жана Ануя. Так вот, Вероника, как честно сообщил автор в заглавии повести, решила умереть. Не от несчастной любви, не с горя - просто от скуки. Скука - самая страшная беда молодого поколения, вырастающего в относительном достатке. Но Веронику глотание таблеток приводит в психиатрическую лечебницу, куда - и это общемировая практика - попадают, как правило, все неудачники-самоубийцы.
И вот здесь-то героиня, наконец, ощущает тягу к жизни, начинает осознавать - в чем ее главный смысл. И лечащий доктор этому виной, да и сумасшедшие - люди, которые могут посоветовать много полезного и нестандартного.
Вот вкратце вроде бы так. Но это, повторюсь, всего лишь фабула - то есть краткое содержание. И если его пересказывать - получается довольно скучновато.
ЯЗЫК МОЛЧАНИЯ
Возможно поэтому в первые же минуты действия я испытал шок. Настолько неожиданным для меня оказалось то, что я увидел. Я и до сих пор затрудняюсь определить стиль и метод постановки. Модерн? Постмодернизм? Не знаю. Во всяком случае, спектакль предельно синкретичен. Это не драма, не комедия. Это не пантомима и не танец. Это не театр теней, хотя сценические тени местами очень даже доминируют. Это все сразу и вместе - синтез многих театральных языков, сфокусированный на сознательно зауженном пространстве сцены. Но во всем этом вербальный язык авторского текста часто вторичен. В полиязыковом пространстве сцены сливается множество наречий царства Мельпомены. Язык жеста, язык света, язык молчания - как ни парадоксально это звучит. Вот появляется главный герой Эдуард (артист Анатолий Горючкин). В стилизованном больничном халате он молча, прихрамывая, проходит к порталу и присаживается там, застывая надолго живой скульптурой. Он долго ничего не говорит и даже не двигается. Но его присутствие осязаемо - оно вливается в ряд происходящих событий, и тревожный язык молчания в рамках мелодического контрапункта равноправно входит в полиязыковый хор сценического действия.
Автономная некоммерческая организация «Международная творческая лаборатория "Нэртис+TV", которой руководит Лилия Шурыгина - есть театр любительский. Артисты занимались репетициями, отрывая для этого время у семей, лишаясь отдыха после основной работы. Но поразительно - на сцене все они выглядят вполне профессионально. Бесспорно, ребята талантливы и очень старались. Но мне думается, немало успеху поспособствовало и наитие режиссера, выбравшего для своей постановки полиязыковый синкретизм образов. Каждый задает тон в том языковом поле, где он сильнее всего. Вот очаровательная Зедка (ее играет артистка Марина Сорокина). Ее главный язык - язык телодвижений. Беззаботная, радующаяся жизни, она передвигается по сцене так, что не вслушиваешься в слова - они не главные. То пританцовывая, то подпрыгивая, то отступая в панике она рассказывает нам все, что хотела рассказать и даже больше. А простой пациент клиники (артист Виталий Петроняк) внезапно ведет с нами разговор блестящим языком танца. Ну а когда он берется за роль гуру в кружке дервишей - главным языком для всех становится пантомима. И все, что хотят сказать режиссер и артисты, мы прекрасно понимаем практически без слов. А вот в вербальном (речевом) языке кому и быть главным, как не доктору этого заведения (артист Сергей Макаров). Правда в этом вавилонском смешении языков ему выпадает самая незавидная роль - человеческая речь для нас, зрителей, чересчур обыденна, мы и так к ней привыкли.
БОГАТСТВО ОТ БЕДНОСТИ
Надо сказать, у любителя всегда есть ряд преимуществ перед профессионалом. Сужу по себе. К примеру, внештатником в молодости я мог месяц мусолить понравившуюся мне тему, собирать крупинки информации, шлифовать каждую фразу. А с тех пор как стал профессионалом, вынужден давать несколько материалов в неделю и далеко не всегда - на интересующие меня темы. Примерно то же и в любой профессии. Режиссеру (не любителю, а руководителю любительского театра) пожалуй, сложнее иных - уж очень разительно отличается материальная база театров, качественная подготовка актеров. Но зато и преимущества тоже есть. Во-первых, можно ставить что хочется, к чему душа лежит. К слову сказать, тот же Жан Ануй никогда не звучал на Сахалине с профессиональных подмостков, а уж о Коэльо и подумать никто не мог. Во вторых, актеры хоть менее подготовлены, заняты работой и семьей, но зато влияние режиссера на них куда сильней. Ведь в профессиональном театре стоит артисту получить профессиональное признание, как режиссеру с восходящей звездой становится работать все труднее и труднее. А постановщик - как скульптор: много ли сотворишь из непослушного тебе материала.
Ну и, наконец, самое главное: бедность материальных средств заставляет каждый раз применять всю богатую палитру творческих средств и профессиональных навыков, какими владеет режиссер. Ведь это, хоть и творческая, но профессия. И строитель при отсутствии кирпича ставит фанерную перегородку, декорируя ее под мрамор. И режиссер при отсутствии нужного типажа, скажем, должен уметь сделать так, чтобы никто и не догадался о терзающих его проблемах. Слава богу, знаний и профессионализма Лилии Шурыгиной не занимать. Как в творческом замысле, так и в технических деталях она давно на высоте. Чего стоит, хотя бы прием черной трапеции. На нее становится Зедка, с которой провели сеанс электрошоковой терапии. И вся в белом на фоне черного задника парит над сценой. И даже не очень важно, что она там говорит во время своего полета. Потому что здесь доминирует очередной особый диалект языка движений.
Так что спектакль состоялся. И не просто состоялся. Работа творческой лаборатории "Нэртис+TV" уверенно стала в один ряд со значительными событиями сахалинской сцены последних лет.
ххх
