Перезагрузка
Петербуржец Илья Тилькин, по пьесе которого вышла очередная премьерная постановка на сцене Чехов-центра, считается драматургом еще очень молодым. Впрочем, видно это и невооруженным глазом. Пьеса несомненно одаренного автора обладает рядом сценических недостатков, с которыми так и не смог до конца справиться заслуженный артист России Андрей Кошелев, выступающий в этот раз не только как актер в роли второго плана, но - главное - как режиссер-постановщик спектакля.
КАКАЯ ДУША - ТАКОЙ И АНГЕЛ
Пожалуй, главная недоработка драматурга - слишком короткий тест. Как в известной пословице: на кошку велико, на собаку - узко. На одноактовку много а на полнометражную пьесу не хватает - какой-то полутораспальный сюжет. В итоге режиссеру пришлось насыщать недостающее время достаточно унылыми интермедиями, представляющими бесцельное катание по сцене туда-сюда десятка фур на колесиках дружным коллективом «ангелов-хранителей», одетых наподобие Витаса в начале его певческой карьеры: в металлизированные костюмы в обтяжку.
Возможно, конечно, режиссер вложил в эти интермедии гораздо более глубокий смысл. Но от этого было не легче. Посудите сами. Спектакль идет - минус антракт - час и 40 минут. Так вот, примерно треть этого времени заняло передвижение фур по сцене, прерывающее короткие картины, из которых собственно, и состоит отрывистое, корпускулярное действие. Эта монотонная прерывистость очень мешала сопереживанию происходящего на сцене. А сопереживать - было чему.
Краткая фабула: некто Солик (уменьшительное от Соломон) - его играет артист Сергей Максимчук - умирает на больничной койке. Рядом, на соседней койке расположился сомнительный небритый тип в невероятном балахоне (артист Константин Вогачев). И только в финале мы узнаем, что Энджи (так зовут этого бродяжку) - это уменьшительное от слова ангел. Ангел-хранитель Солика - вот кто такой этот неприятный бомж. По принципу: какая душа - таков и ангел. Кстати, наверно понятно теперь, почему перестановкой фур - декораций все время занимается бригада ангелов-хранителей, а не кто-нибудь иной.
Но вот Солик умирает…и возрождается в виде новорожденного в простой российской семье. Сохранилась, вопреки законам природы, память о прежней жизни. Да и вообще он ощущает себя как прежний сорокалетний Соломон. А вот в физическом развитии - все равно младенец. Но разговаривать он начинает быстро. Слух о чудо-ребенке растекается быстро. И вот уже под окнами собираются толпы почитателей, считающих его божеством. К грудничку пробиваются за советами, за благословением. И он потихоньку начинает проникаться культом личности. Своей собственной, естественно. Папа (артист Антон Ещиганов), и особенно мама (артистка Мария Безлюдко) вовсе не в восторге рады такой популярности сына. Им бы хотелось иметь нормального и обычного ребенка, а не надутого малыша с психологией и менталитетом сорокалетнего начинающего зазнаваться «пророка». Мама приглашает даже подругу - психолога (актриса Ольга Васильева)… И - мир тесен - оказывается, что это бывшая любовница Солика, которую он когда-то цинично бросил…
Все это действие насыщено рядом смешных и печальных событий, которые приводят к тому, что у Солика крышу сносит окончательно. Когда ему исполняется годик, он действительно решает стать мессией, спасителем мира, диктатором…И тут является Энджи. Который заявляет, что отныне выбор его клиента невелик. Солик может либо отправляться в ад, либо потерять память о прежней жизни и стать обычным ребенком, радостью для папы с мамой.
И хотя потеря памяти в данном случае равносильна смерти, Солик подозрительно быстро выбирает именно этот путь. Почему так быстро? Да потому что автор выдохся. Он уже все сказал, что хотел и главное - что сумел. И сил у него остается только на финальный слезливый монолог героя, прощающегося с жизнью. По контрасту с иным чрезвычайно яркими и трогательными картинами пьесы, этот длинный монолог, который ставит в конце развязки жирное размазанное многоточие вместо точки, выглядит особо беспомощным. Чуда не случилось - даже талантливому артисту не удалось его «вытянуть». Тем более, что и режиссер уделил финалу, на мой взгляд. Совершенно недостаточное внимание. Но об этом позже.
ОПЫТ ДЕЛО НАЖИВНОЕ
Автор все же, несомненно, весьма талантлив. Просто пока он еще - дилетант. Как мне кажется, ему отчаянно не хватает опыта, а с ним - и технических навыков. Иначе бы он не стал так дотошно дробить вполне связное действие на несколько десятков отдельных картин. Похожий прием применял широко в своей драматургии итальянец Вивиани еще в 30-х годах прошлого века. Но в том временном периоде достижения итальянского драматурга и остались, не получив в дальнейшем особого распространения. И то сказать, итальянцам такое построение, вытекающее из классической «комедии дель арте», театра Арлекина и Коломбины все-таки отдает чем-то национальным и родным. У нас же этот прием себя совсем не оправдал. Тем более, что отдельные картины и у драматурга и потом - у режиссера Кошелева приобретали просто оглушительно сильное звучание. Но самые сильные эпизоды как раз не имели главенствующее стержневое значение для развития сюжета. Поэтому, разбиваясь как бы на концертные номера, они путали зрителя, мешали понять - что же на сцене главное, а что нет. К примеру, просто потрясающе получился визит журналистки (актриса Анна Антонова) к чудо-младенцу. Актриса создала гротескный и карикатурный, но легко узнаваемый и очень правдивый образ - тем смешней и убедительней получилось. Антонова сыграла просто блестяще… Но к развитию сюжета, увы, именно эта проходная сцена имеет очень условное отношение. Так, смешная картинка и не более. И если бы действие шло непрерывно, она бы такой и воспринималась. Но следом за пятиминутной картиной идет трехминутная интермедия-перестановка, действие прерывается - и картина вместо вспомогательной откладывается в голове чуть ли не как самая главная. А значит - и пьеса начинает потихоньку терять смысл. Остается лишь смех ради смеха.
А самая сильная в спектакле, на мой взгляд, сцена - встреча Солика со своей бывшей любовницей. Но опять таки, она не относится к основному действию, а развивает второстепенную, побочную линию сюжета. Так что и саму корпускулярную прерывистость повествования и несоблюдение баланса главного и второстепенного в развитии действия можно отнести как к неопытности автора, так и к недостатку практики у режиссера, главная работа которого все же - быть прекрасным артистом. И вот этот недостаток режиссерской практики, наверно, и позволяет ему увлекаться второстепенными деталями в ущерб главному. Я думаю, финальный монолог главного героя, например, требовал куда большего режиссерского внимания, чем ему было уделено. Потому что как раз в нем - квинтэссенция идеи, того, ради чего, собственно, писалась пьеса и ставился спектакль. Но и автор, и режиссер оказались спринтерами. Взяли хороший темп, но вот дыхания на всю дистанцию не хватило. А жаль.
Пожалуй, главная недоработка драматурга - слишком короткий тест. Как в известной пословице: на кошку велико, на собаку - узко. На одноактовку много а на полнометражную пьесу не хватает - какой-то полутораспальный сюжет. В итоге режиссеру пришлось насыщать недостающее время достаточно унылыми интермедиями, представляющими бесцельное катание по сцене туда-сюда десятка фур на колесиках дружным коллективом «ангелов-хранителей», одетых наподобие Витаса в начале его певческой карьеры: в металлизированные костюмы в обтяжку.
Возможно, конечно, режиссер вложил в эти интермедии гораздо более глубокий смысл. Но от этого было не легче. Посудите сами. Спектакль идет - минус антракт - час и 40 минут. Так вот, примерно треть этого времени заняло передвижение фур по сцене, прерывающее короткие картины, из которых собственно, и состоит отрывистое, корпускулярное действие. Эта монотонная прерывистость очень мешала сопереживанию происходящего на сцене. А сопереживать - было чему.
Краткая фабула: некто Солик (уменьшительное от Соломон) - его играет артист Сергей Максимчук - умирает на больничной койке. Рядом, на соседней койке расположился сомнительный небритый тип в невероятном балахоне (артист Константин Вогачев). И только в финале мы узнаем, что Энджи (так зовут этого бродяжку) - это уменьшительное от слова ангел. Ангел-хранитель Солика - вот кто такой этот неприятный бомж. По принципу: какая душа - таков и ангел. Кстати, наверно понятно теперь, почему перестановкой фур - декораций все время занимается бригада ангелов-хранителей, а не кто-нибудь иной.
Но вот Солик умирает…и возрождается в виде новорожденного в простой российской семье. Сохранилась, вопреки законам природы, память о прежней жизни. Да и вообще он ощущает себя как прежний сорокалетний Соломон. А вот в физическом развитии - все равно младенец. Но разговаривать он начинает быстро. Слух о чудо-ребенке растекается быстро. И вот уже под окнами собираются толпы почитателей, считающих его божеством. К грудничку пробиваются за советами, за благословением. И он потихоньку начинает проникаться культом личности. Своей собственной, естественно. Папа (артист Антон Ещиганов), и особенно мама (артистка Мария Безлюдко) вовсе не в восторге рады такой популярности сына. Им бы хотелось иметь нормального и обычного ребенка, а не надутого малыша с психологией и менталитетом сорокалетнего начинающего зазнаваться «пророка». Мама приглашает даже подругу - психолога (актриса Ольга Васильева)… И - мир тесен - оказывается, что это бывшая любовница Солика, которую он когда-то цинично бросил…
Все это действие насыщено рядом смешных и печальных событий, которые приводят к тому, что у Солика крышу сносит окончательно. Когда ему исполняется годик, он действительно решает стать мессией, спасителем мира, диктатором…И тут является Энджи. Который заявляет, что отныне выбор его клиента невелик. Солик может либо отправляться в ад, либо потерять память о прежней жизни и стать обычным ребенком, радостью для папы с мамой.
И хотя потеря памяти в данном случае равносильна смерти, Солик подозрительно быстро выбирает именно этот путь. Почему так быстро? Да потому что автор выдохся. Он уже все сказал, что хотел и главное - что сумел. И сил у него остается только на финальный слезливый монолог героя, прощающегося с жизнью. По контрасту с иным чрезвычайно яркими и трогательными картинами пьесы, этот длинный монолог, который ставит в конце развязки жирное размазанное многоточие вместо точки, выглядит особо беспомощным. Чуда не случилось - даже талантливому артисту не удалось его «вытянуть». Тем более, что и режиссер уделил финалу, на мой взгляд. Совершенно недостаточное внимание. Но об этом позже.
ОПЫТ ДЕЛО НАЖИВНОЕ
Автор все же, несомненно, весьма талантлив. Просто пока он еще - дилетант. Как мне кажется, ему отчаянно не хватает опыта, а с ним - и технических навыков. Иначе бы он не стал так дотошно дробить вполне связное действие на несколько десятков отдельных картин. Похожий прием применял широко в своей драматургии итальянец Вивиани еще в 30-х годах прошлого века. Но в том временном периоде достижения итальянского драматурга и остались, не получив в дальнейшем особого распространения. И то сказать, итальянцам такое построение, вытекающее из классической «комедии дель арте», театра Арлекина и Коломбины все-таки отдает чем-то национальным и родным. У нас же этот прием себя совсем не оправдал. Тем более, что отдельные картины и у драматурга и потом - у режиссера Кошелева приобретали просто оглушительно сильное звучание. Но самые сильные эпизоды как раз не имели главенствующее стержневое значение для развития сюжета. Поэтому, разбиваясь как бы на концертные номера, они путали зрителя, мешали понять - что же на сцене главное, а что нет. К примеру, просто потрясающе получился визит журналистки (актриса Анна Антонова) к чудо-младенцу. Актриса создала гротескный и карикатурный, но легко узнаваемый и очень правдивый образ - тем смешней и убедительней получилось. Антонова сыграла просто блестяще… Но к развитию сюжета, увы, именно эта проходная сцена имеет очень условное отношение. Так, смешная картинка и не более. И если бы действие шло непрерывно, она бы такой и воспринималась. Но следом за пятиминутной картиной идет трехминутная интермедия-перестановка, действие прерывается - и картина вместо вспомогательной откладывается в голове чуть ли не как самая главная. А значит - и пьеса начинает потихоньку терять смысл. Остается лишь смех ради смеха.
А самая сильная в спектакле, на мой взгляд, сцена - встреча Солика со своей бывшей любовницей. Но опять таки, она не относится к основному действию, а развивает второстепенную, побочную линию сюжета. Так что и саму корпускулярную прерывистость повествования и несоблюдение баланса главного и второстепенного в развитии действия можно отнести как к неопытности автора, так и к недостатку практики у режиссера, главная работа которого все же - быть прекрасным артистом. И вот этот недостаток режиссерской практики, наверно, и позволяет ему увлекаться второстепенными деталями в ущерб главному. Я думаю, финальный монолог главного героя, например, требовал куда большего режиссерского внимания, чем ему было уделено. Потому что как раз в нем - квинтэссенция идеи, того, ради чего, собственно, писалась пьеса и ставился спектакль. Но и автор, и режиссер оказались спринтерами. Взяли хороший темп, но вот дыхания на всю дистанцию не хватило. А жаль.
ххх
